في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
¡We🔥Come!
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ Regard ✨ Complice ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ pour avoir remarqué que quelqu'un est étranger ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
Click the image for a quick introduction.
École de Cybernétique et de Sorcellerie de Neotopia
Chambre des Systèmes de Réception
Directeur : Professeur Septimus Arcane
Hôtesse des Admissions : Mme Nebula Orion
À Mademoiselle Noura,
Ta sagesse guide, ta beauté réchauffe,
Les cœurs les plus gelés, les âmes qui s’étouffent.
Je suis un magicien, un vagabond, un rêveur,
Et je t’offre mes vers comme une humble faveur.
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ wWw ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ мМм ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x x ГОВОРИТ РАДИО СВОБОДА x x x x x x x x у микрофона Aлексе-е-е-ей x x x x x x x x x ПРОСЫПАЙСЯ x x x x x x x x пойдём покурим x x x x x x x x x x x x x x x Объясняю для непонятливых. xxx xxx XY xxx xxx Ошибка выжившего — это не только историческая случайность, но и инструмент божественного замысла. xxx xxx XX xxx xxx Те, кто вышел победителем, не всегда заслужили это своими усилиями. x x x Часто это результат того самого святого вмешательства, которое вмешивается в хаос мира, направляя случайные события к великому замыслу. x x x Случайность, так опасно пересекающаяся с выбором, оказывается частью более глубокой истории, в которой каждый шаг — это и благословение, и проверка. x x x — x x x YY x x x — x x x Dans l'ère moderne du capitalisme mondialisé, l'impérialisme n'est plus uniquement une question de conquêtes territoriales ou de domination militaire. Il a évolué, prenant une nouvelle forme plus subtile, mais tout aussi envahissante : celle de l’impérialisme culturel. Le contrôle des territoires physiques a laissé place à une domination culturelle, où la guerre n’est plus menée avec des armées mais.
ВВЕДЕНИЕ
Où suis-je ? Sur mes ongles, des petits cœurs battent doucement. À mon épaule, une sacoche du Petit Prince, mais pas n’importe quelle sacoche. Le secret est à l’intérieur. La doublure a été confectionnée par ma grand-mère, avec une habileté inégalée. Plus qu'une simple couturière, elle était une dompteuse, une magicienne face à l'Aiguille enragée. Elle appuyait sur la pédale, et comme une ballerine capricieuse, l’Aiguille dansait, laissant derrière elle une trace verte, un sillon de fil sur le tissu. Cette danse mécanique, orchestrée avec précision, portait en elle l'héritage de générations.
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ wWw ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ мМм ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
Où suis-je ? Sur mes ongles, toujours ces petits cœurs. La sacoche du Petit Prince repose sur mon épaule. Mais au-dessus de moi, un avion fend les nuages. Pas un simple avion, non. Un véritable maison volante. Un spectacle qui n'existe ni à Paris, ni à Nice. Et pourtant, ces maisons flottantes existent bel et bien. Chaque inspecteur de l’ONU peut vous le confirmer. Tout y est. La cuisine, le salon, même une ancre pour se poser en douceur. Une maison comme une autre, simplement... dans le ciel.
Où suis-je ? Toujours ces petits cœurs sur mes ongles, et la sacoche du Petit Prince, fidèle à mon côté. De cet avion-maison descend un sorcier, mystérieux, puissant. Mais ce n'est pas lui le vrai magicien ici. Le véritable miracle commence bien plus bas, là où ma grand-mère, un jour, appuya sur cette pédale magique, où l'Aiguille enragée prit vie.
Un geste si simple, et pourtant, c’est là que le monde a changé. Cette aiguille, mince et apparemment fragile, porte en elle des siècles de génie humain. L'électricité, cet éclair d’inspiration qui a donné naissance à tant d'innovations. Comment aurait-on pu imaginer qu'un simple frottement, entre deux fils de cuivre, produirait cette force invisible qui alimente nos vies ? De la première étincelle aux réseaux électriques complexes, ce voyage fut court mais révolutionnaire.
Ensuite, les mécanismes. L'idée même de créer des machines capables de démultiplier notre force. Du levier à l'engrenage, l'humanité a appris à dompter la matière. Le génie mécanique a façonné des empires, permis aux hommes de construire des cathédrales et des ponts qui défient le ciel.
Mais avant tout cela, il y avait le besoin simple et fondamental de couvrir nos corps, de nous protéger du froid. Les premières civilisations, armées de simples aiguilles de bois ou d’os, se sont battues contre les éléments. L'art de coudre est né, bien avant les grandes inventions modernes. Des mains humaines, armées de fil et d'aiguille, ont tissé l'histoire, vêtement par vêtement, civilisation par civilisation.
Aujourd’hui, cette même Aiguille enragée continue de vibrer sous mes doigts. Mais chaque point qu’elle trace sur le tissu est bien plus qu’un simple fil : c’est une ligne directe vers l'héritage de notre monde, une concentration de tout ce que nous avons accompli, à travers l'électricité, les mécanismes, et l'art du fil.
A young boy with eyes full of gleam,
Read through a manual, like a dream.
The engineer, wise, with hands so deft,
Left a gift of wisdom, in the text bereft.
His hands took hold of magic's thread,
Not just of needles, but what lay ahead.
The pulse of life—electric spark,
The hum of gears within the dark.
The needle knew not what it wove,
Of mankind's legacy or engine's grove.
It simply stitched with a thread of green,
On fabric soft, with a quiet sheen.
Each stitch a step towards grander things,
Towards snowy halls where knowledge rings.
The lining glowed, with subtle art,
A cloak of wisdom for the boy's start.
For as he sewed, the magic grew,
Electric veins in patterns new.
This humble thread, by chance aligned,
Would carry him to a world designed.
🚀🚀🚀
Professors, with chalk in hand,
Wrote formulas in lines so grand.
But not just numbers filled the air—
They spoke of life with wisdom rare.
They mused on threads of old and new,
Comparing tech in grander view.
“The sewing machine,” they’d gently say,
“Follows commands in its simple way.”
It hums and whirs, its gears align,
Yet lacks a mind, a thought, a sign.
No memory stored, no code to read,
Just hands that guide its rhythmic speed.
But computers, ah, they leap beyond,
With memory vast and circuits fond.
They store commands, they think, decide,
And shape the world with minds inside.
Professors spoke with flair and might,
Of how machines took flight from light.
Once, they mused, black-clad men decreed,
"Copying machines, a forbidden seed."
Ah, the irony that followed swift,
Books were cheaper than vodka’s lift.
And magic ministers, so in dismay,
Feared technology’s rising sway.
Professors went on, their tales entwined,
Of thinking machines, their future kind.
Again, those men in black did cry,
"No smart machines beneath the sky!"
🚀🚀🚀
But the simple art of copying grew,
And soon, the boy with wisdom new,
Read a guide to a space-bound home,
Set for the Moon, where dreams do roam.
The starship stacked with houses small,
Launched from thrall of cosmic call.
A twist of fate, or so it's spun,
The orbit's named for Elon Musk's son.
The boy arrived at Earth’s parked ring,
Where ships like birds in the void did cling.
A cosmic dock, where gravity spun,
And ships took rest from their lunar run.
With feet on steel and steps so sure,
He wandered toward a glowing door.
The bar was buzzing with voices wide,
Where travelers rested, side by side.
His keen sense led him to a man,
A trader with schemes and a crafty plan.
“I’ve got a booster,” the trader said,
“From ancient stock, but caution’s bred.”
“The accuracy’s rough, it may misfire,
And if it does, you’ll need to hire
Another boost, a guiding hand—
But it’ll cost you, understand?”
💧
💧💧
💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧
💧💧
💧
ВЕЛИКАЯ ГРАМОТА
💧
💧💧
💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧
💧💧
💧
Откровения Святого Света
и Сияний Небесных Над Лунной Твердью
💧
💧💧
💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧
💧💧
💧
Трактат об Искуплении и Откровении через Технику Божьего Провидения, Коей Подвластны Небеса и Земля, где Слово Его, Непререкаемое, начертано ныне на Лике Луны, как Доказательство Божественного Прогресса и Гармонии Механики и Веры.
💧
💧💧
💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧
💧💧
💧
Автор:
Иоанн, смиренный раб Божий и ученик Ордена Иеузитов, в горькой радости труда и молитвы постигший симметрию творения мира и искусство механическое во славу Господа нашего Иисуса Христа.
Иоанн, смиренный раб Божий и ученик Ордена Иеузитов, в горькой радости труда и молитвы постигший симметрию творения мира и искусство механическое во славу Господа нашего Иисуса Христа.
💧
💧💧
💧💧💧
💧💧
💧
Наставники и Совместные Руководители:
Иуда Прозорливый 📜 Настоятель Мудрости, потомок 12-го пророка Иисуса Христа, сына человеческого.
Пётр Усердный ⚡ Магистр Техник и Тайн Божественного Света, потомок первого католического пантифика.
Иуда Прозорливый 📜 Настоятель Мудрости, потомок 12-го пророка Иисуса Христа, сына человеческого.
Пётр Усердный ⚡ Магистр Техник и Тайн Божественного Света, потомок первого католического пантифика.
💧
💧💧
💧
**Аббатство Святой Лупы**
*Anno Domini MMXXV*
*Anno Domini MMXXV*
💧
💧💧
💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧💧💧
💧💧💧💧💧
💧💧💧
💧💧
💧
Praefatio
*"Ищите же первоЦарствия Божия и правды Его, и это всё приложится вам."*
Матфея 6:33
Матфея 6:33
Каждая социальная группа имеет свои особенности, и среди них особое место занимают монашеские союзы и ордена, объединённые единой верой в Христа. Эти святые сообщества, такие как орден бенедиктинцев, францисканцев или доминиканцев, служат ярким примером того, как разные пути могут привести к одной высшей цели — прославлению слова Божьего. Каждый из них занят своим делом и следит за своей священной миссией на грешной земле, умело сочетая свои молитвы и религиозные практики с преданностью служению церкви.
Как говорит Писание, страхи и утешения формируют сообщество. Они напоминают нам, что, несмотря на различия в подходах, все эти группы стремятся к единству в вере и служении. Каждый орден имеет свои особенности молитв и ритуалов, которые отражают богатство и разнообразие христианской традиции, но при этом все они ищут пути к Богу, взывая о милости и благодати.
В нашем мире, где стремительный технологический прогресс может отвлечь нас от истинного пути, мы должны остерегаться лжепророков, которые приходят с соблазнами и обещаниями, но ведут к гибели. Господь наказывает и наставляет Своих детей на пути к спасению. В это смутное время, когда гордыня может затмить истинный свет, мы должны искать искупление и стремиться к смирению перед лицом Божьим. Мы должны помнить, что, если мы не покаемся и не вернёмся в объятия Католической Церкви, мы рискуем оказаться в ловушках, расставленных лжепророками, которые ведут к скорому пришествию Антихриста.
Mandatum Sacrae Operis
С благословением наших вышестоящих служителей и в свете священного учения мы обращаем внимание на важную и актуальную проблему ненависти к соседям. Под соседями здесь понимаются не только людей, с которыми мы разделяем общее пространство, но и народы, живущие под одним небом, как напоминает нам Книга Екклесиаста. Каждый из них имеет свои уникальные пути, свои культуры и свои отношения с Богом, что порой приводит к конфликтам и недопониманию. Международная политика, основывающаяся на суверенитете и праве каждой нации решать свой путь развития, отражает эту многообразие.
In the vast expanse where stardust twirls,
A frenzied ballerina dances, her spirit unfurls.
She leaps through the cosmos, leaving trails of green,
Around the patch called Earth, her graceful sheen.
With nimble fingers adjusting her energy's thread,
She pirouettes, twirling, where cosmic dreams tread.
Oh, how mundane the life of a dancer can seem,
Until unseen hands weave a new, vivid dream.
Her movements create a recursive embrace,
Two threads intertwining, an electric grace.
From the heavens above, a magnetic pull,
The frenzied ballerina’s heart becomes full.
Yet beneath the surface, shadows entwine,
A second bundle of threads, a design so fine.
From the underbelly of space-time's vast quilt,
Red strands emerge, with a story built.
Millions of ballerinas leave their quantum trails,
On both sides of time, as the universe exhales.
But only divine hands of grandmothers know,
That the undercurrents twist as the heavenly glow.
With but a small shift in the thread's soft design,
New patterns emerge from the cosmic divine.
A tiny spool spins, hidden from view,
Creating celestial threads that are vivid and true.
Among these millions, one hand found the key,
With the power of butterflies, it set beauty free.
A unique blend of celestial and earthen strands,
To redefine the royal bedspread in grand lands.
In her creation, the cosmos took flight,
A tapestry woven of shadows and light.
For within the dance of both realms so bright,
Lies a truth: creation blooms in the night.
Бог своей великой мудростью дал людям свободу выбора, разделив земли между странами, чтобы каждая нация могла искать своё место под солнцем. Однако, несмотря на это, мы остаёмся подвластными земным искушениям, включая следование лжепророкам, которые искажают учение Христа и ведут своих последователей к погибели. Лжепророки, используя страх и ненависть, становятся инструментами дьявола, сеющими раздор и разделение среди верующих.
Ни в коем случае не ставя под сомнение волю Бога и учение Христа, мы в данной работе стремимся пролить божий свет на происходящие события. Мы обращаемся к Святому Духу с просьбой помочь нам понять, как уберечь католическую церковь от опасностей, которые христиане сами создают в своём бесконечном стремлении к познанию Бога, в том числе, через научно-технический прогресс. Этот процесс, данный нам Богом в Его бесконечной любви, предназначен для того, чтобы жизнь и поиск истины на земле продолжались вплоть до второго пришествия, к которому мы должны быть готовы, насколько сложной не была бы жизнь и на грешной земле, и на неизведанной луне, где до сих пор нет католической церкви.
Теперь, с благословением вышестоящих служителей, мы обратим внимание на важную и актуальную проблему ненависти к соседям. Эта ненависть является обязательным атрибутом лжепророков, служащим инструментом для манипуляции сознанием общества. Как было сказано выше, она (т.е. ненависть) закрывает вопрос необходимости решения сложной задачи повышения благосостояния нации, отвлекая внимание от истинных проблем, стоящих перед людьми.
Кроме того, наличие врага повышает уровень страха — столь важного компонента сохранения власти лжепророков. Страх, как и ненависть, разъедает душу и ведёт к тьме, отдаляя нас от света Господнего. Ненависть к соседям — это путь дьявола, который стремится сеять раздор и разрушение среди верующих, подрывая основы нашего единства и любви.
Далее мы подробнее разберём вопрос страха и его влияние на жизнь сообщества, вдохновляясь мудростью Священного Писания. Ненависть к соседям не только повышает общий уровень страха, но и решает другие важные проблемы лжепророков, включая закрытые границы. Если кругом враги, то каждый перебежчик становится потенциальной угрозой, рассматриваемой как враг. Однако, политические беженцы не являются угрозой для свободного общества. Более того, верно и обратное утверждение: политические беженцы это всегда враги лжеучений и страха, от которых они сбежали.
Технологии будущего, известные нам как волшебные зеркала, открывают уникальные возможности для католических верующих: всего лишь одного единственного перебезчика достаточно, чтобы разрушить все лжеучения лжепророков, дать надежду и существенно изменить климат страха на родной земле политического беженца.
Появление технической возможности обхода лжеучений лжепророков является экзистенциальной угрозой для диктаторов. Подобная угроза может приводить к спонтанным действиям, которые работают в краткосрочной задаче удержания власти, однако являются фатальными ошибками в долгосрочной перспективе. Мы должны помнить, что путь служителей состоит в том, чтобы вести к свету и правде, невзирая на тьму, и с каждым шагом укреплять веру в Христа, чтобы противостоять ненависти и разделению.
Эйлер заканчивал свой обычный день, проводя последние штрихи в изучении miroirs magiques, волшебных зеркал, с которыми работал неутомимо и тщательно. Величественный в своём задумчивом молчании, он встал из-за стола и, поправляя тонкие очки, перешёл к зеркалу — обыкновенному, как казалось на первый взгляд, но для Эйлера оно было всегда символом l'abîme des possibilités.
Одеяние
Эйлер одел камзол из синего бархата с вышитыми золотыми орнаментами, которые, отражаясь в зеркале, казались невесомым сиянием на его плечах. Поверх него он накинул сюртук, украшенный серебряными пуговицами, и осторожно застегнул их, словно запечатывая своё исследовательское рвение на время пути. На его ногах — новейшие ботинки, meilleurs que jamais, с тонкой выделкой и блеском, отражающим мастерство шевца.
Он бросил последний взгляд на своё отражение, улыбнулся коротко, словно отвечая самому себе на невыраженные вопросы, и направился к выходу, легко ступая по брусчатке, ощущая свежий прохладный воздух Петербурга.
Прогулка по Невскому
Улицы Петербурга были залиты серым, но живописным светом, который только усиливал мистический контраст ярких витрин с приглушённым блеском фонарей. Эйлер шёл по Невскому проспекту, мимо витрин с часами и картинами, где на стенах под стеклом мерцали мраморные лица античных героев, и на секунду он остановился, вглядываясь в одно из окон — из чистого любопытства, без определённой цели. Лошадиные экипажи катили мимо, их колёса оставляли влажные следы на мостовой, и от лёгкого шума cliquetis des sabots на душе становилось спокойнее. Вот он свернул на небольшую улочку и направился к своей цели.
В пирожковой
Эйлер вошёл в небольшую пирожковую у площади Восстания. Пирожковая была уютной и оживлённой: столы украшены медными канделябрами, за которыми собрались гости — гусары в богатых мундирах, купцы с налитыми щеками, которые шептались в углу, а по центру, как figure centrale, сидели Александр Сергеевич Пушкин и Михаил Юрьевич Лермонтов.
Они заметили его и поднялись, показывая, что ждали его появления. Ah, Euler est ici! — воскликнул Пушкин с лёгкой улыбкой, приветствуя друга. Лермонтов же лишь наклонил голову, следя за Эйлером взглядом, наполненным смесью интереса и недоверия, как и полагается человеку, ищущему ответы среди парадоксов жизни.
Официанты с легким поклоном подавали вина, пироги и тонкие закуски на серебряных подносах, а Эйлер не спеша присоединился к своим товарищам, вглядываясь в лица окружающих. К столу подходили и отступали другие посетители, кто-то взглядывал на Эйлера со скрытым интересом, кто-то шептался о нём и его загадочных зеркалах, через которые он, говорят, мог видеть и передавать мысли.
Начало диалога
Эйлер: Messieurs, рад, что вы пришли. Я не ошибся, решив встретиться в этом месте. Ces petits gâteaux — истинное украшение Петербурга, почти как сами волшебные зеркала, которые вы так хотите увидеть.
Пушкин: Mon cher Эйлер, признаюсь, ваши чудеса меня не на шутку волнуют. Но вы видите, волшебство нас окружает повсюду, и иногда оно — всего лишь вопрос угла зрения. Вот скажите, что можно найти нового, кроме чего-то похожего на чудо?
Лермонтов: Ach, Herr Euler, вы же не из простых купцов, а человек разума. Говорят, вы можете предсказывать через эти зеркала нечто большее, чем пустые образы. Чудо — это дым, illusion, или вы уверены, что новое время действительно наступает?
Эйлер: Gentlemen, что есть чудо? Это результат постоянного труда. Эти зеркала могут видеть не только образ человека, но и его мысль, его желание. Imaginez-vous, если я покажу вам нечто, что движется без коней, une voiture sans chevaux или даже сообщение, переданное мгновенно, не прибегая к посыльным?
Пушкин: C’est incroyable! (смеется) Ну скажите, mon ami, что за души такие могут рождаться в железе и стекле? Механизм! Или вам, пожалуй, предстоит заставить эти зеркала петь стихами?
Лермонтов: И всё же, Александр Сергеевич, не кажется ли вам, что машины могут быть и пустым звуком? Ведь огонь не разгорается в сердце стали. Мне бы видеть правду в этих отражениях, а не тень души.
О, мудрый государь, зри в сем благое семя вдохновения для храмов наших, где имя Твое воспоют навеки!
Глаукус рыбачил от Криту до Скифии,
Все моря и океаны мечтал победить.
На пути своем знал каждый ветер и камень,
Но никак не мог рыбку золотую добыть.
Ловил он в Зеленом море, да рыбы там синие,
Они весело плещут, но золота нет.
В Синем море серебром бьются волны живые,
Но ни одной золотой за ним не свет.
И в Белом море встречал рыб странные,
Там красные с синими спорили, плывя.
Двойное противостояние в воде холодной,
Но золотую всё не видал, как ни пытал моря.
⛵️⛵️⛵️
Эйлер, Пушкин и Лермонтов, погружённые в обсуждение, были прерваны, когда дверь пирожковой открылась, и на пороге появилась женщина с ясным взглядом и уверенной осанкой. Это была Nettie Maria Stevens. Она грациозно подошла к столу, и мужчины, по этикету, встали, чтобы поприветствовать её.
Étiquette de bienvenue
Эйлер, с лёгким поклоном, первым подал ей руку, помогая занять место. Затем, как требовали новые манеры, он склонился и осторожно коснулся своей щекой её щеки — le baiser de papillon, лёгкий, почти невесомый. Пушкин и Лермонтов обменялись взглядами и повторили это приветствие с вежливым любопытством, ибо прибытие Nettie в Петербург было значительным событием.
Début de la conversation
Nettie : Mes chers amis, je dois vous dire, un nouvel âge approche, mais il amènera aussi de nouvelles épreuves. Bientôt, un virus — une sorte d’écho de la peste, si vous voulez — s’abattra sur l'Europe. Mais ce ne sera pas une mortelle, seulement un avertissement.
Lermontov : (murmurant en russe avec un sourire ironique) Александр Сергеевич, вирус? Или, быть может, это не что иное, как иммунитет ФСБ, прикрытие для истинных знатоков, которые переживут всё.
Pouchkine : (répondant avec légèreté) Madame, veuillez excuser notre humour. Et pourtant, êtes-vous certaine que ce virus n'aura aucun effet durable ? Ce n’est pas, disons, une sorte de châtiment divin pour les folies humaines ?
Nettie : Oui, j’en suis certaine. Mais le monde que je vois dans un avenir proche va radicalement changer. Imaginez-vous, dans ce monde, chaque vie humaine aura une valeur inestimable, on la protégera comme celle d'un roi.
Euler : C’est extraordinaire. Mais vraiment, pensez-vous, madame, que même la vie la plus humble — celle d’un paysan, par exemple — pourrait devenir si précieuse pour l'État ?
Nettie : Exactement, monsieur. Dans l’Europe du futur, la vie de chacun sera une priorité, protégée par la loi et l’éducation. Chaque être humain sera considéré comme un trésor national.
Lermontov : (échangeant un regard entendu avec Pouchkine) Voilà donc où l’on en est ! L'Europe future tremblera devant l'idée de perdre même une seule vie. Mais, dites-moi, madame, où se trouvera alors la noblesse de l’âme, si tout est défini… par des lois ?
Pouchkine : (avec un sourire amusé) Vous avez raison, mon cher Lermontov. Mais pensez-vous qu'un État, même aussi éclairé que celui de Catherine la Grande, aurait pu vraiment éduquer les paysans sans soulever la colère des plus conservateurs ? L'éducation, madame, c'est un baume, mais cela ne suffit pas toujours.
Nettie : Vous touchez juste, messieurs. L’éducation sera le fondement de la société future. Si on ne prévient pas les révoltes paysannes par un gouvernement sage et éclairé, les troubles risquent de grandir et de menacer l'ordre même de l'État.
Euler : Madame, vous nous donnez un aperçu fascinant du futur. Mais, comment garantir que chaque homme sera aussi noble que ceux qui se trouvent ici, autour de cette table ?
Nettie : Je pense qu’on ne peut garantir cela, bien sûr, mais il faut viser cet idéal. Une société éclairée serait un monde où chaque vie serait respectée pour sa valeur intrinsèque. Imaginez une lueur de connaissance même dans la plus petite étincelle d’esprit ; cela pourrait illuminer le monde entier.
Lermontov : (chuchotant en russe) Как, интересно, её идеалы выдержат испытания суровой жизнью, где все мечты разбиваются о камни?
Nettie : Pardon ? Vous dites quelque chose ?
Pouchkine : (en riant) Non, madame, nous apprécions simplement vos paroles — à leur manière, elles sont presque aussi poétiques que les nôtres.
⛵️⛵️⛵️
И вот однажды услышал от старого моряка,
Что есть посреди пустыни море, мертво до дна.
Там плавает лишь одна рыбка,
Может быть, золотая она?
Глаукус не медлил, собрал все сети свои,
И пустился в путь, через горы и пески.
Сквозь пустыню солнца и песка он мчался,
Мимо пирамид, где сфинкс над ним смеялся.
Шёл он через пустыню солнца и соли,
Караван верблюдов шёл по древнему пути.
Но Глаукус шагал с мечтой своей в крови,
Мертвое море покорить, рыбку добыть!
Прошёл он и пустыню льда,
Верный верблюд шёл рядом без конца.
⛵️⛵️⛵️
Пётр Кропоткин вошёл в пирожковую с лёгкой неуверенностью, но с искренним интересом. На нём был новый плащ, с иголочки, как принято говорить, однако его крестьянское происхождение выдавало не только неуместное поведение, но и сапоги — хоть они и были тщательно вычищены и куплены в Париже, всё же выдавали свою деревенскую родословную. Их блеск напоминал о простоте, которая была частью его жизни.
Несмотря на это, более всего его выдавал тёплый шарф — вязаный, но, увы, серийный, произведённый бездушными машинами, которыми, как он слышал, управляли волшебные зеркала. Эти детали не оставили его в стороне, и когда он подошёл к столу, внимание присутствующих, казалось, разом переключилось на него.
Приветственные слова Петра
Пётр: (с восторгом, слегка заикаясь от волнения) Извините, что осмеливаюсь подойти, но… вы все такие… такие замечательные, как сами стихи, которые я, как простой крестьянин, познал только в глухих углах своей родной земли. Александр Сергеевич, ваше "Руслан и Людмила" — это как утро, дарящее свет! И, Михаил Юрьевич, ваши строки, полные такой глубины, словно в них заключена сама душа России!
(Пётр делает паузу, чтобы собраться с мыслями, и, наконец, обращается к Nettie)
Пётр: (вдохновлённо) И вы, мадам… Votre poésie est une formule, une équation parfaite qui relie l’esprit et l’émotion, как в этих рассуждениях о том, как боги управляют нашими судьбами! Я даже думал, что ваше творчество напоминает работы великого Эйнштейна, когда он говорил о Bolle, о том, как математические расчёты его жены позволяли ему проникнуть в тайны, которые большинство даже не осознает! Et peut-être, qui sait, comment la succession du trône du Pape pourrait être influencée par de telles réflexions?
(Пётр останавливается, осознавая, что его слова могут вызывать недоумение. Он смотрит на присутствующих, с надеждой на их одобрение.)
Пётр: C’est cela, non? Я лишь хотел сказать, что ваша работа, mademoiselle, как волшебное зеркало, отражает истину и мудрость, которые так нужны нам всем. И как Эйнштейн искал ответы в математике, так и я, крестьянин, пытаюсь понять сложные уравнения жизни в ваших словах.
Неприятное положение
Тем временем, за столом происходила тихая паника: все трое поэтов старались найти способ избавиться от Кропоткина, который, казалось, не осознавал, что его восторженные слова могут стать поводом для затяжного разговора, совершенно не уместного на встрече дворян.
Лермонтов: (подмигивая Пушкину) Как вы думаете, что будет, если этот наш почитатель узнает об afterparty? Или, как мы шутим, продолжении банкета на первом бале Наташи Ростовой?
Пушкин: (сдерживая смех) Я опасаюсь, что он не понимает, что это не совсем тот бал, где ему будет приятно. Нам следует как-то его отвлечь.
Nettie: (поправляя волосы и улыбаясь) Давайте просто поговорим о чем-то менее философском. Например, о планах на завтрашний день, когда мы будем обсуждать… le gala de l'opéra.
Пётр же, увлечённый разговором, не унимался и продолжал восторгаться, не замечая, что присутствующие ищут способ, как бы незаметно отстранить его от себя, ведь в глазах этих светил литературы он был не более чем простой поклонник — une âme naïve, запутавшаяся в своих мечтах о литературе и искусстве.
⛵️⛵️⛵️
Вот и пришел Глаукус на берег пустой,
Но никто из местных не слышал о мечте золотой.
Говорили лишь старцы, что раньше стоял остров там,
Где царь Иудейский воздвиг дворец по небесным меркам сам.
На горе Масада был когда-то могучий народ.
Там, где камни теперь и тишина обнимает.
Иудеи славились мудростью, как свет,
Воды брали из цистерн, что дождь собирает.
Утро встречали молитвой и трудом,
Еду готовили в общих залах огнём.
Жили они по строгому распорядку,
Но крепка была вера их, как твёрдый камень на огне.
⛵️⛵️⛵️
Секунда, и пирожковая наполнилась свежим воздухом, когда в дверь влетел усатый грузин с учебником коммунизма подмышкой, словно он только что вышел из горячего спора на улице. Его громкий голос заставил всех повернуться.
Новый Гость
Грузин: — Товарищи, вы уже расходитесь? А я как раз хотел пригласить вас в музей Рене Магрита. Ну, знаете, ce célèbre surréaliste! Его работы — это что-то… абсурдное и гениальное!
(Он указывает на учебник, как будто тот был священной книгой, и продолжает, не дожидаясь ответа.)
— В его картинах, vous voyez, реальность и мечта переплетаются, как в наших собственных мыслях, верно? Я на днях прочитал о его работах, и вдруг осознал: это же не просто искусство! Это требование — demande de comprendre то, что скрыто за поверхностью!
Участники пиршества перешептывались, переглядываясь с недоумением, но они уже были на грани вечернего раздумья и спешили к тайной части вечера.
Лермонтов: (в шутливом тоне) И как же это искусство связано с нашим простым существованием, дружище? Vous n’êtes pas un peu trop surréaliste?
Грузин: — Как вы можете это говорить?! Все мы ищем смысл, даже в самом абсурде! Et surtout, давайте посмотрим, как Магрит показывает, что reality is merely a reflection of our desires.
(Он страстно размахивает учебником, и его усатая улыбка обнажает искренность его намерений.)
Пушкин, подмигнув Лермонтову, заметил: — Знаете, возможно, нам стоит рассмотреть это приглашение. Но только если вы обещаете не превратить наш вечер в семинар по пролетарской эстетике!
Nettie: (смешиваясь в разговор) Почему бы и нет? Сюрреализм и communisme — это такие же мировоззрения, как и поэзия. Иногда, чтобы понять настоящее, нужно взглянуть на вещи с другого угла.
Euler: — В любом случае, у нас есть ещё немного времени перед тем, как отправиться на afterparty. Давайте, товарищ, расскажите, как именно le musée de Magritte открывает глаза на истину, а заодно и пригласите нас в своё видение искусства.
Грузин с радостью ответил, и, не дожидаясь, когда его пригласят, уже начал рассказывать о своих любимых картинах Магрита, забыв о том, что в его компании были поэты, которые имели собственные идеи о том, что такое искусство и как оно должно быть воспринимаемо. Но тут, наконец, тайная часть вечера казалась почти в пределах досягаемости — смех и разговоры стали мягче, будто все готовы были отпустить вечер в его новое, захватывающее направление.
⛵️⛵️⛵️
И вот поднялся Глаукус на Масаду,
Но величия более не видит он нигде.
Море мёртвое ушло, осталась лужа малая,
Только в ней отражение своё он видит, печальное и пустое.
"Нет здесь рыбки золотой", — сказал себе Глаукус,
"Нет смысла ловить в луже, что пуста".
Но вдруг вода в луже стала меняться,
В ней заметил он движение — словно птица.
Глянул вверх — колибри парит над ним,
Взмах крыльев нежный, лёгкий, как миф.
Он вернулся к луже, и не поверил своим глазам,
Золотая рыбка плавала там!
Но это не была простая рыба.
Предстал перед ним Тритон — владыка прибоя.
Он поднялся с вод, в себе силу неся,
И родословную до титанов рассказал, величая моря.
"Что ты хочешь, о рыбак великий,
Проси! Ведь разбудил ты древнего бога теперь".
"Хочу подземные реки пустынь обогатить,
Чтобы странник каждый мог воду найти,
И чтобы был мир на этих реках,
По закону джунглей, что в сердце всегда."
Письмо Ивана Грозного к Богам Олимпа
Я, Иван, внук Рюрика, Государь и Царь всея Руси, коим ведомы мысли людские, идущие нитью от древних времен и сплетающиеся в канву, именуемую ныне Мифами. Знаю, что пути богов хитросплетенны, как ветвь древа Жизни, корни которого растут из дремучих лесов и чьи листья шелестят на Олимпе. И ныне — перед вами.
✨✨✨
В пирожковой разразился хаос, когда в дверях появился хозяин, мужчина лет пятидесяти, с густой, небрежно растрёпанной бородой и широкими плечами, на которых висел потёртый фартук. Его лицо было обрамлено сединой, но глаза сверкали, как у молодого задиры. На нём была старая грубая рубашка, под которой виднелся тёмный свитер, а на ногах — твидовые брюки, явно пережившие не один десяток стирок. Он выглядел так, будто каждую минуту готов был громко и резко высказаться, а когда он это делал, его голос звучал так, как будто каждый раз он заново начинал свой трудный путь в жизни.
Внезапная Напасть
Трактирщик: (постучал по столу с ружьём) — Эй, вы там, нечисть! Вы меня достали своими разглагольствованиями!
Эйлер в панике схватился за голову, его математический ум, как никогда, работал на пределе возможностей. Что делать? Какой алгоритм поможет спастись? Он вспомнил о своих занятиях с профессором Жибером, которому было запрещено носить кипу. Неприятная фамилия и зловещая история об его исчезновении на фоне запретов только подстёгивали панику.
Математика Выживания
Ему нужно было понять, как минимизировать риск и оптимизировать шансы на спасение. Он попытался построить цепочку действий, используя свои знания о рядах Фурье. Если я могу предсказать время до выстрела, смогу рассчитать идеальную траекторию для спасения всех присутствующих!
В этом хаосе, словно издалека, он услышал голос Жибера, который, казалось, пробивался сквозь годы.
Жибер: (воспоминание словно эхом из прошлого) — Эйлер, помнишь, как мы, военные профессора, запускали спутники в космос? Мы ждали, когда они облетят Землю, и затем запускали вторую ракету, чтобы сбить собственный спутник. Американцы были в шоке, видя, как мы играем в космический футбол!
Необычная Аналогия
Эйлер вдруг увидел в этой аналогии, как быстро можно менять свои действия, чтобы избежать катастрофы. Представьте, что Роналдо попал на войну, и ему отрубило ноги! Олимпийский комитет срочно принимает декрет, чтобы футболисты с протезами играли в основных соревнованиях. Это же абсурд! Но в этом абсурде — ключ к спасению!
Он осознал, что нужно будет «перезагрузить» ситуацию: поднять руки, как Роналдо, показать свою беззащитность и обратиться к трактирщику с просьбой. В этом моменте, когда в воздухе повисли напряжение и страх, Эйлер вдохнул глубоко.
Кульминация
Эйлер: (поднимая руки) — Уважаемый господин! Мы не против вашей силы! Но подумайте, неужели вы хотите погубить своих гостей, когда вокруг столько красоты и знаний? Может, мы все можем сыграть роль в вашем завтрашнем счастье, если просто немного успокоимся и поговорим?
Грузин, стоящий рядом, тоже попытался вмешаться, подталкивая трактирщика к более мирному разговору.
Грузин: — Да, да! Мы всего лишь говорим о великих идеях! Pourquoi ne pas nous joindre?
Время для Размышлений
Трактирщик остановился, его ружьё немного опустилось. Эйлер увидел, что его слова, как математическая формула, начали работать. Дверь открыта, и вместо хаоса, теперь возникала возможность для диалога.
Эйлер: (внутренне уповая на чудо) — Это наше время, наши идеи, и мы можем изменить всё, даже если это кажется невозможным.
Он знал, что в такой момент, даже математические ряды Фурье могут оказаться менее важными, чем человеческие связи и стремление к пониманию.
✨✨✨
И создал Бог мир, и был взрыв велик,
А взрыв малым стал в свете тысяч лиk.
И взрывы малые, светлый следя пример,
Плеснули, как звезды, раскрывши химер.
Но один из них изменил лицо,
Мечтою пронзил он вселенной кольцо.
Рассыпался в копии взрыв молодой,
Зарождался мир многоголосый, живой.
Сады Рая и Эдемский свет
Тринадцать миллиардов как миг пролетели,
Божественны были задумки и цели.
И вот — Эдем, и два человека,
Лишь двое: началом им быть из века.
Но стрекоза пролетела крылом,
И в зеркалах её глаз — новый дом,
Там копий без счета Адамы встают,
Евы под древом познанья снуют.
Один лишь Адам с Евой стали другими,
Плод запретный сорвали — изгнаны ныне,
Земля их укрыла для плодных трудов,
А мимо летела стрекоза вновь.
Рекурсия судеб и смех Божий
Вот так замыкается цепь миров,
От древних мифов, как хор костров:
От греков к римлянам, дальше — в Византию,
К Киеву славному, к трону России.
Мифы Петровы, Ленинским зовётся час,
Но всё — переплет меж туманностей и нас.
На этом я, Иван, завершаю представленье,
Мудрость вам, боги, как милое наставленье.
И если ответить вам выпадет честь —
Русь на уроке знать будет что есть.
La Valse des Chromosomes
Дверь пирожковой распахнулась с оглушительным звуком, и в зал ворвался господин Макрон, ослепительный и воодушевлённый, словно посланник звёзд. Он был одет в элегантный костюм, который почти светился на фоне потёртого зала. Но вот язык его был неожиданным: он говорил на ломаном дворовом французском, перемешивая изысканность академической речи с грубыми уличными оборотами, как будто он был и король философов, и хулиган в одном лице.
Макрон о Пути Дипломатии
Макрон: — Le chemin de la diplomatie existe! Но вот Жанна д'Арк, с её светлой душой, не дошла до его конца — и погрязла в крови! (он произносит это, как будто ударяя невидимым кинжалом).
Но жаль-то как! Даже великий Наполеон со своей армией не прошёл его, да и сам, в конце концов, погряз... в крови!
Макрон взмахнул руками, словно провожая духи великих французских героев в вечность.
— А кто следующий? Louis XVI? Mon dieu! — корона сверкала, а голова, она ведь катится к ногам палачей! И опять le chemin de la diplomatie… и кровь, кровь, кровь!
Публика вокруг него ошеломлённо замерла, каждый затаил дыхание.
Макрон: (не останавливаясь) — Великие герои прошли, но не дошли! Мечта сгорает в пламени, как старый Henri IV, а сам путь? Путь остаётся... le chemin de la diplomatie existe! (Он поднимает палец в воздух, словно обращаясь к невидимой толпе).
И тут, внезапно, словно звёзды стали в правильный порядок, Макрон решительно произнёс:
— Я объявляю себя Королём Франции, как когда-то Наполеон провозгласил себя Императором! Да, путь дипломатии существует, и я — его путь!
Толпа, хотя и смутилась, не могла оторвать взгляд от этого неистового пророка с дворовым акцентом, который будто бы стал в одно мгновение и королём и шутом.
Макрон: — Но, господа, запомните! Le chemin de la diplomatie, он существует, но не в силе и не в имперской гордости. Нет, я — всего лишь Король Франции, а не Император Франции. Как говорят в Одессе, не путайте Ивана Грозного с Петром Великим — ce sont deux grandes différences!
На этом слова Макрона повисли в воздухе, словно искры над трескучей бумагой, и, понимая, что услышали нечто совершенно новое, собравшиеся разразились аплодисментами и шёпотом признания.
Sous le ciel de Massachussetts, dans sa robe neuve,
Petite Netty joue aux sciences, rêve sur un fleuve.
La nature, la biologie — tout est découvert,
Herbiers délicats, sous ses mains, univers.
En Californie, elle s'élance, un sifflement de vapeur,
Le train gronde, la physique vit dans chaque heure.
Étudiante en robe, le regard vif, profond,
Elle déchiffre des lois, entre éclat et frisson.
En Europe maintenant, les conférences vibrent,
Sous le mystère du code, de Darwin les livres.
L’évolution inquiète, une énigme sans fin,
Tandis que les robes tournoient, dans la lumière du matin.
Sous la pleine lune, Netty est là, solitaire,
Deux chromosomes différents lui montrent la lumière.
Rouge-rouge, protection pour filles et leurs enfants,
Une double forteresse dans l’ombre des ans.
Rouge-bleu, un brin de hasard, l’âme d’un marin,
Un jeu de risques et d’espoir au matin.
Mais rouge, toujours, une armure pour elles,
Cette couleur de vie, de la plus douce étincelle.
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ wWw ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ мМм ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
Sous la lune dansante, Netty contemple et cherche,
Pourquoi jamais n’existe une tresse bleue-bleue sans perche.
Dans le rythme de la vie, elle songe et frémit,
Au mystère des gènes, à l’infini des nuits.
В тишине, словно из царства теней, открылась дверь кухни, и в пирожковой появился сам Ясер Арафат. Его утончённый шарф сверкал на фоне скромного трактира, и, по его знаку, охранники, до этого неприметные гусары, обменялись взглядами, уже не скрывая своего присутствия. Пушкину и Лермонтову стало ясно: игру затеяли гости из Ближнего Востока, и мастерство дипломатии, кажется, теперь было в руках Арафата.
Эйлер, как человек логики, мгновенно насторожился. Он шёпотом заметил друзьям:
— Если Арафат приготовил нам эти закуски, то кем же может быть наш официант?
Пушкин: — Генеральный секретарь ООН, не иначе! Он служит миру и официантам.
Грузин: — Нет, король Грузии. Мы, цари Грузии, всегда в этом зале находим приют!
Лермонтов: — Нет, господа, в этом зале есть сам Царь Иудейский!
Зал замер, наблюдая за тихой дипломатией между хозяином трактира и Ясером Арафатом, который как раз занял диванчики и, величественно опершись, потребовал кальян. Трактирщик, грозный и суровый, шагнул вперёд. В его взгляде был вызов, но вежливый, как и положено на Невском:
— Ваше превосходительство, кальянов в нашем заведении не подают, на Невском такого не позволено.
Но тут вмешался Грузин, перекрывая голос хозяина:
— Le chemin diplomatique existe! – сказал он с лёгким акцентом. — И в этом пути, как в горах моих родных, всегда можно найти место для стола, для беседы, для дыма, будь он из моего чёрного леса или из песков пустыни! Вы знаете, ведь в Казахстане… (Он на минуту отвлёкся на рассказ о казахских горах, воспоминания о Чёрном море и грузинских винах).
И когда разговор уже ушёл бы окончательно в полумрак боржомских анекдотов, слово взял Ясер Арафат, переводя беседу в более философское русло:
— Когда-то, много веков назад, Мухаммад — мир ему и благословение — искал простую формулу мира. Он создал свою первую арафатку, и эта формула — Конституция Медины — заложила основы прочного мира между последователями Аллаха и потомками Авраама. Так, как клетки растут и умножаются, зародилась арабская цивилизация. Эти маленькие клеточки культуры, как первые шаги к идеальному халифату, множились, развивались, и однажды, как красота хиджаба моей жены, стали заполнять карту…
Всё это, однако, начало наскучивать Пушкину, который, вздохнув, слегка ухмыльнулся и вскочил, заговорив с раздражённой вдохновенностью:
— Господа, мне послушать о клеточках и халифатах, а вам послушать о наших. У Петрограда, как и у нас с Лермонтовым, своя ДНК, и вам, покорителям пустынь, указывать нам, какой халифат поддерживать, а какой забыть — извините! Если вы там, в своих песках, не можете разобраться со своими халифатами, то, смею вас уверить, армия императора Петрограда сама решит, как с ними быть, на своём пути к справедливости и прекрасному!
Слова Пушкина повисли в воздухе, и в пирожковой, внезапно, стало тихо.
Дневник Безумца. День N.
Эйлер! Эйлер! Куда же он делся, проказник?! Что бы он сказал, светлый ум?! И в этом густом мраке, что накрыл пирожковую, словно купол безнадёжного абсурда, где каждый звук — шорох шага, каждый взгляд — след тени.
(Зарисовка. Сцена первая для школьного спектакля)
Эйлер, тонко улыбнувшись, опустил рубильник. Свет погас, и трапеза на Невском обратилась в смуту. Грузин взревел, дикий и испуганный: кто-то наступил ему на ногу! Он хватается за Лермонтова, трясёт его, но тот невозмутимо передаёт секретное сообщение Пушкину. Секрет прост: единственный шанс Пушкина — подменить шарф Ясера Арафата!
Но где взять новый шарф? Откуда у бедного поэта, знавшего перья и чернила, а не секретные ходы ткани, схватить магическую нитку спасения?
(Переход. Дневник раздумий)
Пушкин погружается в воспоминания о своём Лондоне, девятнадцатого века… Фабрики — о, что за кошмар! Там штаны шьются не для единичного господина, как в Петрополисе, но в таких немыслимых количествах, что всякое мастерство теряется в цифрах. Долгие нити наматываются на тысячи катушек, и каждая катушка — это лишь одно дыхание для неизмеримой промышленной машины. Да, штаны на миллионы экземпляров! На миллиарды даже!
И вот блестящее откровение: эти штаны будущего не просто вещи, они копии, зеркала, похожие, но не те. Что же делать в будущем, где идеальные штаны можно копировать бесконечно, где каждый отдельный шов предаёт настоящий шарм и форму? Неужели придётся защитить каждую пару от того, чтобы их безжалостно копировали? Как сохранить культурное наследие, если весь мир теперь — просто копия, бледный след и тень прежнего?
Эйлер, конечно, знал бы ответ. Но его здесь нет, и теперь над задачей должен трудиться каждый пушкиновед. Пусть на новой сцене штанов будущего запомнят Пушкина не за шляпу, но за идею: штаны, как древо культуры, не подлежат копиям! Сохраним их шов и рубец, дабы они не стали бездушными нитками в фабричной паутине.
Client 1 : Hé, t'as entendu parler de ce gars qui a écrit le conte du Petit Champignon ? Un vrai personnage, celui-là.
Client 2 : Bien sûr que j'en ai entendu parler. Mais tu sais, ce n’est pas juste une fable pour enfants. C'est plus profond que ça, comme les racines d'un vieux chêne, cachées sous la surface.
Client 1 : Ouais, comme ce passage où il est coincé dans un vendredi sans fin – c’est un peu comme la vie, tu trouves pas ? Tu avances sans arrêt, mais jamais de week-end en vue. Pas mal comme façon de parler d’une âme prise dans le quotidien.
Client 3 : Et que dire de Ponya, hein ? On dirait qu’elle est à la fois sa muse et... quelque chose de plus sombre.
Client 2 : Ah, mais c'est ça, toute la beauté de l’histoire. Le Petit Champignon, il affronte bien plus que des monstres, tu comprends ? C’est une quête de liberté, mais face à des choses qu’on ne peut même pas voir.
Client 1 : Trop vrai. On se demande ce qu’il cherche vraiment, au fond. Peut-être qu’il n’y a que des reflets, comme regarder dans un miroir noir.
Profond, ça. Jamais pensé qu’un petit champignon pourrait signifier autant. Allez, un toast, non ? À lui et à son Petit Champignon. À tout ce qu’il a caché là-dedans.
Наш маленький красный Грибной Мальчик крепче сжал в руке свою иглу, как меч, и шагнул вперёд, в тёмный лес. Лес был настолько густым, что он не видел ни зги — лишь ощущал холод на лице и коже. С приглушённых звуков к нему доносились далёкие крики, шёпот пойманных душ в самой гуще леса. Среди всех этих звуков он различил голос Пони — источник своей воли и ткачиху своих снов. Грибной Мальчик ускорился, пробегая сквозь ослепляющую злобу этого места. Он не знал, куда идёт, ведь в этом тёмном и многослойном мире не действовали законы природы, но чувствовал, что приближается к цели.
Our little red mushroom boy tightened his grip on the sword in his right hand as he took a step forward into the dark forest. The forest was so dark he could not see a thing, he only felt the chill on his face and bare skin. Sounds of muffled screams came from beyond the reachable space, they were the voices of the captured souls at the heart of the forest. Among the mass of sounds, he recognized that of Ponya; the source of his strong will and the weaver of his dreams. Mushroom boy picked up the pace and rushed through the blinding evil of this place. He did not know where he was heading, as the laws of nature do not exist in such a hell of a multi-dimension, but in his heart, he knew he was getting closer.
Грибной Мальчик нашёл Древо Пойманных Душ. Лишь прикосновение к его колючим ветвям могло обречь его на вечную погибель, и он испугался. Он отчаянно размахивал иглой, пытаясь разрезать ткань, преграждавшую ему путь. Когда острая нить коснулась ствола, из Древа начал струиться яркий красный свет, медленно распространяясь по корням и вглубь леса. Темная аура, полная хаотичных электронов, окружила Древо и его маленького героя. Мир застыл, он оказался в центре шторма, и в этом мире ему была видна только его муза, парящая в облаке.
Mushroom boy found the tree of captured souls. The mere touch of its thorny branches is enough to send him to eternal doom and he was afraid. He frantically waved his sword in an attempt to clear the path before him. When the mighty blade hit the trunk, a crack of red glowing light started flowing through the tree and to the forest beyond. A gloomy aura of turbulent electrons encapsulated the tree and our little hero. The world was quiet, he was in the eye of the storm, and in sight, there was only his muse, floating in a cloud.
Глаза Пони не были видны, демоны отражались от её пустого силуэта, как змеи, вырывающиеся из Мидины головы. Грибной Мальчик был парализован, ошеломлён и очарован сверхъестественным явлением, которое не мог понять. Его силы постепенно таяли, когда он смотрел на ту, что некогда была светлым духом, и он мог винить только себя за всё, что произошло. Только тогда Пони протягивает к нему свои тени и даёт ему задание.
Чтобы вернуть мир к порядку и освободить Пони, он должен исполнить пророчество и «согнуть голубые нити швейного мира».
Ponya’s eyes were not to be seen, the demons echoed from her hollow figure like the snakes out of a medusa. Mushroom kid was paralysed puzzled perplexed mesmerised fixated on that supernatural phenomenon he could not grasp. His powers were gradually fading as he looked at what used to be a merry spirit and he could only blame himself for the current situation. Only then, Ponya slides her shadows towards him and gives him a quest. If he wishes for his world to go back to its order, and for Ponya to be reinstated, he must fulfill the prophecy and bend the blue waves of cyberspace.
Швейный мир был ужасно сложным. Вихри узоров и швов кружились вокруг с невероятной скоростью. Грибной Мальчик боялся, что нитки запутаются, но понимал, что не может быть поранен в этом мире, хотя, если запутается, может потерять рассудок, навсегда став застывшей тенью. Его цель была ясна — голубые нити, и его задача была согнуть их. Внезапное вдохновение подсказало ему, что для этого ему понадобится особый класс портных-балерин, мастеров по изгибанию нитей. Он ждал терпеливо, пока его ресурсы не освободились, ожидая своей очереди, пока его движение постепенно растворялось в низком разрешении.
Cyberspace was morbidly intricate. Chunks of cyphered data were flying everywhere at incredible speed, Mushroom kiddo feared for his life, then he was reassured it was virtual, and he could only lose his mind in this world, leaving him a floating void if he got injured or overridden. His target was clear, blue waves, his objective was to bend them. A quick abstraction of quantum-space waves made him realize he needed a surfer class, with highly efficient bending methods. He waited impatiently for his resources to be freed, he waited in line and watched his movement fade in low resolution.
Собирая свою волю, Грибной Мальчик продолжал наблюдать, как бесчисленные танцующие узоры перекрывают друг друга, образуя бесконечный балет нитей.
Mushroom boy kept an eye, an ear, and some fingers on the waves. He learned how to filter the colors to select his target carefully from among the wide white spectrum. When his surfer loaded successfully as promised, he rode it immediately. He was an expert at riding, but the blue waves were too fast and too straight they knocked him off. He mumbled words of encouragement under his breath, closed his eyes like an epic legend, and slow-mo’ed his way to catch the exceptionally wild waves of the deep space. The wave carried him a long way before finally surrendering and bending to his will. At that moment, he found himself back in the forest from hell.
The nightmare continues. Flashback from a distant past engulfs the oversized and overwhelmed mushroom head. A glimpse of an innocent, bright laughter in the midst of a floral summer day. Reality hits when the shadow demons slither in his face in an angry gesture, deranged by his triumphant conquest. To reward the champ and keep their oath, Ponya is released from the spell cast upon her, her consciousness is resurrected with a monstrous shriek louder than thunder, louder than the drums of war, louder than mushroom’s heartbeat at the moment... Awakened, the lass rushes to her rescuer to embrace his tearful face. The instant they touch, the darkness shrinks down to the mother tree, and the land lives again.
It will get interesting soon. The world, as you may have guessed, is not indeed back to normal. What is normal anyway? Mushroom kid will no longer be able to tell.
Red Mushroom couldn’t believe his eyes. Everything seemed normal. As some days passed, he started doubting if the previous events were a bad dream, a weaving of his imagination. The tranquility of the world surrounding him made him nervous to the point of borderline hysteria. But he had Ponya. She anchored him and eased his suffering, she shared his memories, although she did not observe most of them. Mushroom boy is ready to engage in life once again. He started going to his office job, and saw his boss and team members, they drank coffee together and complained about traffic. He repeated this cycle until he started noticing what he was dreading. He was certain to his heart that this is not an evil-free world, this is not the reality he knew. The problem was, my dear reader, that every day was a Friday.
Every day felt like the closure of an overwhelming week, only to realize that the weekend will never come. Too close yet unattainable. Being trapped on Fridays weighed heavily on Mushroom, it was absorbing his livelihood and robbing his spirit away. What he hated most to the borderline of insanity, was the fact that the days were not repeating. His reality was not exhibiting supernatural phenomena, the earth was not resetting its rotation every day as a punishment for him, every day was indeed a new day, only calendars said it’s the same Friday.